Неточные совпадения
— Пойдемте к
мама! — сказала она, взяв его зa руку. Он долго не мог ничего сказать, не столько потому, чтоб он боялся словом испортить высоту своего чувства, сколько потому, что каждый раз, как он хотел сказать что-нибудь, вместо слов, он чувствовал, что у него вырвутся слезы счастья. Он взял ее руку и
поцеловал.
—
Мама, душечка, голубушка! — закричал он, бросаясь опять к ней и обнимая ее. Как будто он теперь только, увидав ее улыбку, ясно понял, что случилось. — Это не надо, — говорил он, снимая с нее шляпу. И, как будто вновь увидав ее без шляпы, он опять бросился
целовать ее.
— Павля все знает, даже больше, чем папа. Бывает, если папа уехал в Москву, Павля с
мамой поют тихонькие песни и плачут обе две, и Павля
целует мамины руки.
Мама очень много плачет, когда выпьет мадеры, больная потому что и злая тоже. Она говорит: «Бог сделал меня злой». И ей не нравится, что папа знаком с другими дамами и с твоей
мамой; она не любит никаких дам, только Павлю, которая ведь не дама, а солдатова жена.
Помню еще около дома огромные деревья, липы кажется, потом иногда сильный свет солнца в отворенных окнах, палисадник с цветами, дорожку, а вас,
мама, помню ясно только в одном мгновении, когда меня в тамошней церкви раз причащали и вы приподняли меня принять дары и
поцеловать чашу; это летом было, и голубь пролетел насквозь через купол, из окна в окно…
Ответ: прежде всего — у меня, с которым вчера обнимался, а потом сейчас же у
мамы, которой портрет он вчера
целовал.
Я, например, говорил об его убеждениях, но, главное, о его вчерашнем восторге, о восторге к
маме, о любви его к
маме, о том, что он
целовал ее портрет…
— Да перестань уж ты, Александр Семенович, полно браниться, — рассмеялся Макар Иванович. — Ну что, батюшка, Андрей Петрович, как с нашей барышней поступили? Вот она
целое утро клокчет, беспокоится, — прибавил он, показывая на
маму.
— О, ты ничего не знаешь, Ламберт! Ты страшно, страшно необразован… но я плюю. Все равно. О, он любит
маму; он
целовал ее портрет; он прогонит ту на другое утро, а сам придет к
маме; но уже будет поздно, а потому надо спасти теперь…
— У Столбеевой. Когда мы в Луге жили, я у ней по
целым дням сиживала; она и
маму у себя принимала и к нам даже ходила. А она ни к кому почти там не ходила. Андрею Петровичу она дальняя родственница, и князьям Сокольским родственница: она князю какая-то бабушка.
— Ах,
мама, как вы мило стали говорить,
целую вас, мамочка, за это.
—
Мама, окрести его, благослови его,
поцелуй его, — прокричала ей Ниночка. Но та, как автомат, все дергалась своею головой и безмолвно, с искривленным от жгучего горя лицом, вдруг стала бить себя кулаком в грудь. Гроб понесли дальше. Ниночка в последний раз прильнула губами к устам покойного брата, когда проносили мимо нее. Алеша, выходя из дому, обратился было к квартирной хозяйке с просьбой присмотреть за оставшимися, но та и договорить не дала...
Аня. Я спать пойду. Спокойной ночи,
мама. (
Целует мать.)
Аня. Ты,
мама, вернешься скоро, скоро… не правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экзамен в гимназии и потом буду работать, тебе помогать. Мы,
мама, будем вместе читать разные книги… Не правда ли? (
Целует матери руки.) Мы будем читать в осенние вечера, прочтем много книг, и перед нами откроется новый, чудесный мир… (Мечтает.)
Мама, приезжай…
— Люби, мой друг,
маму, — отвечал доктор,
поцеловав ребенка и берясь за свой саквояж.
Где это он теперь: всё блестит, всё сияет и кругом всё куколки, — но нет, это всё мальчики и девочки, только такие светлые, все они кружатся около него, летают, все они
целуют его, берут его, несут с собою, да и сам он летит, и видит он: смотрит его
мама и смеется на него радостно.
Он угадал; через минуту все суетились, принесли воды. Лиза обнимала свою
мама, горячо
целовала ее, плакала на ее плече и тут же, опять откинувшись и засматривая ей в лицо, принималась хохотать. Захныкала, наконец, и
мама. Варвара Петровна увела их обеих поскорее к себе, в ту самую дверь, из которой вышла к нам давеча Дарья Павловна. Но пробыли они там недолго, минуты четыре, не более…
— Говорит, что все они — эти несчастные декабристы, которые были вместе, иначе ее и не звали, как матерью: идем, говорит, бывало, на работу из казармы — зимою, в поле темно еще, а она сидит на снежку с корзиной и лепешки нам раздает — всякому по лепешке. А мы, бывало:
мама,
мама,
мама, наша родная, кричим и лезем хоть на лету ручку ее
поцеловать.
— Да нет,
мама, — улыбнулся Саша и нежно
поцеловал еще черную голову матери. — Ее проводят, не беспокойся. Почему ты не допускаешь, что мне захотелось побыть с тобой вдвоем? Ведь мы же влюбленные!
— Нет,
мама, со мною здесь Роман Прокофьич сидел, — тихо ответила Маня и нежно
поцеловала обе материны руки.
И она пригнулась к нему и
поцеловала. Ей, очевидно, хотелось, чтобы и
мама видела, как он несет ее.
Треплев(
целует ей руки). Да,
мама.
Треплев. Ему нездорово жить в деревне. Тоскует. Вот если бы ты,
мама, вдруг расщедрилась и дала ему взаймы тысячи полторы-две, то он мог бы прожить в городе
целый год.
Треплев. Нет,
мама. То была минута безумного отчаяния, когда я не мог владеть собою. Больше это не повторится. (
Целует ей руку.) У тебя золотые руки. Помню, очень давно, когда ты еще служила на казенной сцене — я тогда был маленьким, — у нас во дворе была драка, сильно побили жилицу-прачку. Помнишь? Ее подняли без чувств… ты все ходила к ней, носила лекарства, мыла в корыте ее детей. Неужели не помнишь?
Муаррон. Старуха в кухне. (
Целует другое колено.)
Мама, пойдем ко мне в комнату.
«И зачем мне было покупать этот фонарь? — думал он с бесполезной досадой. — Ну, пересмотрю я все картинки, а дальше что же? Во второй раз даже и неинтересно будет. Да и даст ли
мама два рубля? Два рубля!
Целых два рубля! А вдруг она рассердится, да и скажет: знать ничего не знаю, разделывайся сам, как хочешь. Эх, дернуло же меня сунуться!»
Удивительно просто сказала она эти светлые слова, — так ребёнок не скажет «
мама». Обогател я силой, как в сказке, и стала она мне с того часа неоценимо дорога. Первый раз сказала, что любит, первый раз тогда обнял я её и так
поцеловал, что весь перестал быть, как это случалось со мной во время горячей молитвы.
— О,
мама, — сказала Женя,
целуя у нее руку, — тебе вредно спать днем.
Елена (обнимает и
целует мать). Что ты,
мама! Не плачь! Да теперь-то мой ум и красота и найдут себе место! Посмотри, как я заживу богато, а сколько у меня будет блестящих поклонников! Какой выбор будет!..
Татьяна Алексеевна. Превосходно. Кланяются тебе
мама и Катя. Василий Андреич велел тебя
поцеловать. (
Целует.) Тетя прислала тебе банку варенья, и все сердятся, что ты не пишешь. Зина велела тебя
поцеловать. (
Целует.) Ах, если б ты знал, что было! Что было! Мне даже страшно рассказывать! Ах, что было! Но я вижу по глазам, что ты мне не рад!
— Батюшка-доктор, все соромилась девка, — вздохнула старуха. — Месяц
целый хворает, — думала, бог даст, пройдет: сначала вот какой всего желвачок был… Говорила я ей: «Танюша, вон у нас доктор теперь живет, все за него бога молят, за помощь его, — сходи к нему». — «Мне, — говорит, —
мама, стыдно…» Известно, девичье дело, глупое… Вот и долежалась!
— Ах,
мама,
мама! — восклицал Володя и снова
целовал мать.
Тронутый, взволнованный и благодарный Володя часто входил в уютную маленькую спальную, где заливалась канарейка, и
целовал то руку матери, то ее щеку, то плечо, улыбался и благодарил, обещал часто писать и уходил поговорить с сестрой и с братом, чтобы они берегли
маму.
— Пора отложить суету, время вступить вам на «путь». Я сама в ваши годы пошла путем праведным, — понизив голос, сказала Варенька. — Однако пойдемте, я вам сад покажу… Посмотрите, какой у нас хорошенький садик — цветов множество, дядя очень любит цветы, он
целый день в саду, и
мама тоже любит… Какие у нас теплицы, какие растения — пойдемте, я вам все покажу..
Веришь ли, я часто не сплю полночи и жду того мгновения, когда, вернувшись с какого-нибудь великосветского вечера или из театра,
мама пройдет ко мне в спальню, наклонится над моей постелью, перекрестит и
поцелует меня…
— Спасибо вам, сердце!
Маму вашу
поцелуйте.
— Ах! Как я счастлива, что опять вижу тебя, Людочка, моя дорогая Людочка!.. Покажи-ка, изменилась ли ты… Я уже думала, что никогда тебя не увижу… — всхлипывая, шептала
мама и опять
целовала и ласкала меня.
В корзине была
целая индейка, пулярка, пирог с маком, сдобные коржики, домашние булочки,
целый пакет смокв и мешок вкусных домашних тянучек собственного изготовления
мамы.
— Когда ты будешь писать
маме, то
поцелуй ее от меня и скажи, что я ее очень-очень люблю! — сказала Нина, выслушав меня.
Мамина пасхальная посылка опоздала на этот раз, и я получила ее только в великую субботу. Поверх куличей, мазурок, пляцок и баб аршинного роста, на которые так искусна была наша проворная Катря, я с радостью заметила букетик полузавядших в дороге ландышей — первых цветов милой стороны. Я позабыла куличи, пасхи и окорок чудесной домашней свинины, заботливо упакованные
мамой в большую корзину, и
целовала эти чудные цветочки — вестники южной весны… Еле дождалась я звонка, чтобы бежать к Нине…
Один экзамен сбыли. Оставалось еще
целых пять, и в том числе география, которая ужасно смущала меня. География мне не давалась почему-то: бесчисленные наименования незнакомых рек, морей и гор не укладывались в моей голове. К географии, к тому же, меня не подготовили дома, между тем как все остальные предметы я прошла с
мамой. Экзамен географии был назначен по расписанию четвертым, и я старалась не волноваться. А пока я усердно занялась следующим по порядку русским языком.
— Ниночка, тебя моя
мама целует и благодарит, — сказала я, желая отвлечь подругу от неприятного предприятия.
Голос
мамы дрогнул. Она сняла с груди маленький эмалевый крестик и, перекрестив им Тасю, надела его на шею девочки. Потом крепко обняла ее и несколько раз
поцеловала надутое, сердитое личико.
И тогда
мама поцелует Тасю и скажет...
И вмиг девочку неудержимо потянуло увидеть свою
маму, услышать её милый голос, почувствовать на своем лице её нежный
поцелуй. Впервые тяжелое раскаяние сильно и остро захватило маленькую душу Таси, заполнив собой все её уголки. И тот мальчик, поминутно глухо кашлявший и хватавшийся за грудь, вдруг стал ей дорогим и близким. Их общее горе приблизило его к ней.
Отец, вернувшийся во время моей бешеной скачки по саду, подхватил меня на руки и покрыл мое лицо десятком самых горячих и нежных
поцелуев… Он был так счастлив за
маму, мой гордый и чудный отец!
Бабушка с Юлико приехали надолго, кажется, навсегда. Бабушка поселилась наверху, в комнатах
мамы. Эти дорогие для меня комнаты, куда я входила со смерти деды не иначе как с чувством сладкой тоски, стали мне теперь вдруг ненавистными. Каждое утро я и Юлико отправлялись туда, чтобы приветствовать бабушку с добрым утром. Она
целовала нас в лоб — своего любимчика-внука, однако, гораздо нежнее и продолжительнее, нежели меня, — и потом отпускала нас играть.
— Ну,
мама, дров наколол тебе на
целый месяц. А-а, Катя!..
Мама, мы сейчас пройдемся, мне нужно отнести Агаповым вещи Марка.
На завтра был решен мой побег. Ни одна душа не догадывалась о нем.
Целые три недели готовилась я к нему. В маленьком узелочке были сложены лаваши и лобии, которые я ежедневно откладывала от обеда и незаметно уносила к себе. Мой маленький кинжал, остро отточенный мною на кухонной точилке, во время отлучки Барбале, тоже лежал под подушкой… Я уже сходила на кладбище проститься с могилками
мамы и Юлико и поклясться еще раз моей неразрывной клятвой у праха деды.
Комнатку свою Саня содержит чисто, сама все приберет и уложит. За ней ходит девочка, Параша, из крестьянских подростков. Она не любит, чтобы Параша торчала тут
целый день. И Федосеевну она редко допускает. Та живет во флигеле. Нянькой своей она не гнушается, только не любит, чтобы та смущала ее разными своими разговорами о
маме да намеками, каких она не желает понимать.
На следующий день
мама с возмущением заговорила со мною об угрозе, которую я применил к девочкам в нашей ссоре за дом. Рассказывая про Зыбино, сестры рассказали
маме и про это. А папа
целый месяц меня совсем не замечал и, наконец, однажды вечером жестоко меня отчитал. Какая пошлость, какая грязь! Этакие вещи сметь сказать почти уже взрослым девушкам!